Книги о Большом терроре, катастрофе тоталитаризма и сложности жизни Кинопродюсер Александр Роднянский рассказывает о своих самых сильных книжных впечатлениях. Его книга «Нелюбовь» вышла в издательстве «Медузы»

Зимой в издательстве «Медузы» вышла книга «Нелюбовь. О путинской России в девяти фильмах». Ее написал украинский кинопродюсер Александр Роднянский, до 2022 года много работавший в России. Роднянский руководил кинофестивалем «Кинотавр», несколько лет возглавлял телехолдинг «СТС Медиа», продюсировал многие сериалы и фильмы, два из которых, «Левиафан» и «Нелюбовь» режиссера Андрея Звягинцева, были номинированы на премию «Оскар». Каждый фильм, описанный Роднянским в книге «Нелюбовь», стал не просто событием в мире кино, но и своего рода зеркалом важных изменений, произошедших в обществе за последние 20 лет.

По просьбе «Медузы» Александр Роднянский составил список значимых для него книг. «Эти книжки стали поворотными точками для меня, — комментирует кинопродюсер, — каждая из них была очень большим событием и осталась со мной на протяжении многих лет».

Купить книгу «Нелюбовь» Александра Роднянского можно в нашем «Магазе».

Юрий Тынянов, «Смерть Вазир-Мухтара»

Роман Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара» стал очень сильным впечатлением моей ранней, еще школьной юности. Во-первых, как замечательная проза. Это же настоящее стихотворение, но записанное в прозе. Попробуйте прочитать любую страницу вслух. Я запомнил многие фрагменты в юности и до сих пор могу процитировать их. На всю жизнь. Книга исключительно хороша «на вкус».

Во-вторых, такое сильное впечатление было связано еще и с тем, что герой этой книги, привычный для советского уха классик, чье имя нам хорошо известно по школьной программе, вдруг оказался не только историческим лицом или литературным мифом, а обычным живым человеком. «Участником жизни» во всем ее разнообразии — политическом, социальном, человеческом. И его драматическая судьба вдруг стала частью и моего жизненного и эмоционального опыта, как это бывает с настоящей литературой.

Юрий Домбровский, «Факультет ненужных вещей»

«Факультет ненужных вещей» я полноценно прочитал лишь в годы перестройки. Эта книга меня совершенно потрясла тогда. Правдой о режиме — а это абсолютная правда, речь идет о 37-м годе, о репрессиях, о Большом терроре, об обществе, в котором утеряны все представления о морали и законе. И факультетом ненужных вещей в нем называется та самая юриспруденция, без которой, казалось, не может жить ни одно общество.

Но полюбил я эту книгу за другое — за ее удивительную человечность. За невероятно обаятельного героя, который даже в тюремной камере или в ходе жестких допросов погружает читателя в какие-то свои светлые воспоминания о «другой» жизни. Той, в которой есть место и древней истории с его любимой археологией, и той, где случилась романтическая история его любви. Эти воспоминания, укрепляющие самого героя, делают книгу о трагических событиях нашей истории абсолютно воздушной.

Кто-то назвал «Факультет ненужных вещей» одним из великих русских романов XX века. Я с этим совершенно согласен, в книге есть все атрибуты большого романа — и советская жизнь 1930-х годов, и внутренний монолог героя, и вставные притчи, и, главное, есть поставленный автором вопрос о выборе между Добром и Злом в самых экстремальных обстоятельствах. Как Борис Пастернак и Василий Гроссман, на материале XX века Юрий Домбровский создал роман в традиции века XIX. Безжалостный роман и очень человечный.

Василий Гроссман, «Жизнь и судьба»

Все, что я сказал о романе Домбровского, относится и к книге «Жизнь и судьба» Гроссмана. Впервые я услышал фрагменты из нее по радио: их своим неповторимым голосом читал по «Радио Свобода» Виктор Платонович Некрасов, которого мне посчастливилось неоднократно видеть в своем киевском детстве.

Роман Гроссмана потряс меня мыслью, которая сегодня уже кажется очевидной: это моральная тождественность сталинского режима и немецкого национал-социализма. Это военный роман, в котором, помимо сложной мозаики из человеческих судеб, автор предлагает и сравнительный анализ фашизма и коммунизма. И исследует их на фоне кровавой мясорубки в Сталинграде.

Меня тогда потрясло впервые прочитанное в книге то, что обсуждалось лишь на кухнях и вполголоса, — правда о государственном антисемитизме. В обеих странах. Как в нацистской Германии, так и в СССР. Как в нацистских лагерях смерти, так и во время сталинской антисемитской кампании конца 1940-х. Эта книга написана с очень большой амбицией, которая открыто заявлена в названии, прямо отсылающем к толстовскому великому роману. Гроссман написал очень сильное произведение, оставшееся во мне навсегда. И как свидетельство страшной сталинской эпохи, о которой рассказывает этот роман, и как память о том коротком периоде надежд на лучшее, когда он был опубликован.

Скотт Фицджеральд, «Ночь нежна»

Роман «Ночь нежна» обычно называют тонким и глубоким. И это справедливо. Он не так любим и известен, как «Великий Гэтсби», хотя в нем не менее пронзительно звучит та же тема: вожделенная американская мечта, оборачивающаяся трагедией. Для меня эта книга оказалась художественным открытием той драматичности жизни и иллюзорности успеха, которые кажутся в юношестве такими неизбежными. Когда-то я попытался найти ответ о секрете названия книги и обнаружил, что она названа строчкой из стихотворения Джона Китса «Ода к соловью». Прочитав стихотворение, понял и посыл: под внешней красотой и даже нежностью иногда скрывается нечто темное, то, что отнимает волю к жизни и может закончиться трагедией или даже смертью. Это одно из тех важных жизненных открытий, которые без особых последствий для собственной судьбы могут подарить только литература или кино.

Габриэль Гарсиа Маркес, «Осень патриарха»

Мои юность и молодость совпали с бешеной популярностью латиноамериканской прозы — магического реализма, как его тогда называли даже люди, предельно далекие от литературы. Я искренне полюбил в те годы и Кортасара, и Борхеса, и Варгаса Льосу, но для этого списка решил выбрать «Осень патриарха» Маркеса.

Для тогдашних советских читателей, и для меня в их числе, эта книга стала важнейшим высказыванием о катастрофе тоталитаризма и концентрации власти в одних руках. О той абсолютной власти, которая, как любят сегодня цитировать классика, развращает абсолютно. О садизме, насилии и разрушении. О том, что в латиноамериканской прозе и шире — в испаноязычной традиции — называют «пляской смерти». Ну скажите, что это не имеет отношения и к нашей истории. И не только истории.

И какая же удивительная это проза. Праздничная какая-то, лихая, остроумная, свежая, заставившая выучить и фамилии авторов художественного перевода. Молодые люди моего круга цитировали фрагменты книги наизусть, соревнуясь между собой и пытаясь произвести впечатление на девушек. Хорошие, должен признаться, были компании…