«Секс был» — новая книга Рустама Александера об интимной жизни в Советском Союзе Этот же автор описывал жизнь ЛГБТК-сообщества в работе «Закрытые». Теперь он расширяет свое исследование
В издательстве Individuum вышла книга историка Рустама Александера «Секс был. Интимная жизнь Советского Союза». Три года назад автор уже выпустил работу «Закрытые» на тему жизни ЛГБТК-сообщества в советское время, теперь он расширяет круг своего исследования, обращаясь к опыту всех советских граждан, независимо от их сексуальной идентичности. В книге автор объясняет, почему Советское государство боролось с сексуальностью и как наука пыталась пробиться сквозь идеологию, а также добавляет к повествованию художественные элементы. Рассказываем, какие сюрпризы есть в этой работе — и почему некоторые авторские решения, несмотря на важность темы, выглядят спорными.
В книге «Закрытые. Жизнь гомосексуалов в Советском Союзе» историк Рустам Александер пробовал очертить историю отношений государства и ЛГБТК-сообщества: от криминализации в сталинском СССР до либерализации в девяностые. Публика эту попытку оценила: книга стала бестселлером, который мгновенно смели с маркетплейсов — как после ее выхода в 2022-м, так и в 2025-м, когда вышло переиздание.
Теперь Александер расширяет поле исследования: «Секс был. Интимная жизнь Советского Союза» посвящена отношению всех советских граждан к сексу как таковому и охватывает период с 1920 года, когда в стране легализовали аборты, до сексуальной революции времен перестройки.
В своем исследовании автор приходит к очевидному выводу, что относительно либеральным временем с точки зрения сексуальных свобод в СССР можно назвать только 1920-е и конец 1980-х. Если в Советской России времен НЭПа журналисты могли писать: «Онанизм — увлекательная и полезная вещь (знаю по собственному опыту)», — а обнаженные люди могли выходить с демонстрацией на Садовое кольцо, то уже в 1929 году все резко изменилось. Книги о сексе оказались под запретом, публично эту тему больше не обсуждали, а вскоре после этого запретили аборты и ограничили право граждан на развод. Секс при этом, конечно, никуда не делся, но советским гражданам об этой «неприличной глупости» говорить уже не рекомендовалось.
Первый сюрприз книги Рустама Александера в том, что против секспросвета и за запрет абортов во многом выступали как чиновники, выучившиеся по советским учебникам, так и медицинские работники (в том числе женщины). А вот силовики, если дело касалось гетеронормативных отношений, парадоксальным образом гораздо мягче относились к сексуальной теме. Они неохотно брались за преследование врачей, совершающих нелегальные аборты, и их клиенток, чем раздражали Минздрав.
Второй сюрприз — то количество специалистов, которые пытались бороться с ореолом запретности. Их было много. Вдохновившись исследованиями Альфреда Кинси в США, советские сексологи 1960-х пробовали расшатать принятую норму молчания вокруг этой темы.
Среди специалистов с условно либеральными взглядами был не только известный сексолог Игорь Кон, но и его ученик Сергей Голод, который в 1968 году исследовал сексуальные отношения среди молодежи (из-за цензуры работу так и не опубликовали). Сексолог Илья Попов из казахстанского города Темиртау тогда же изучал предпочтения местных рабочих — и обнаружил, что даже в этой среде активно интересуются такими темами, как петтинг и оральный секс, и недоумевают, почему в советской печати об этом нет дискуссии. Исследование Попова, конечно, также не дали опубликовать.
Зато в 1962-м напечататься получилось у журналистки Евгении Розановой, которая описывала в своем материале для популярной газеты «Молодой коммунист» случаи растления подростков в Куйбышеве. Автор пришла к выводу, что одна из причин преступлений — отсутствие секспросвета. Но к широкой дискуссии ее опубликованная работа не привела.
Читателя книги «Секс был», наверное, не удивит, что всеобщее молчание о «половой проблеме» и запретительные законы приводили к катастрофическим последствиям. Александер в своей работе описывает эпидемию заболеваний, передающихся половым путем, среди советской молодежи еще до ВИЧ.
Касается историк и случаев, когда советские женщины погибали от последствий подпольных абортов. А еще насилия — в то время не было представлений об активном сексуальном согласии, поэтому насилие часто даже не удавалось распознавать. Позже оттепель ослабила сталинское карательное законодательство, но по-настоящему не изменила отношение к женской телесности и праву на выбор.
Несмотря на обширность темы, Александеру удается уделить внимание каждой проблеме: тому, как была устроена секс-работа, как советские женщины скрывали отношения с иностранцами, как на отношение к сексу повлиял туризм во время Всемирного фестиваля молодежи 1957 года, как в период гласности исчезало табу на разговоры об отношениях — и как страна пришла к реставрации советского консерватизма.
Через все главы проходит и гендерная тема — Александер на нее намекает, но не проговаривает прямо. От жестких сексуальных запретов в первую очередь страдали женщины, а выгоду от имевшихся когда-то свобод получали преимущественно мужчины. Например, в 1920-е для мужчин секс без обязательств был обычной практикой без последствий, но женщин за подобные связи могли обвинить в распущенности, уволить или исключить из института. Несмотря на разговоры о «стакане воды», общественное осуждение и двойные стандарты десятилетиями определяли, кто и как может пользоваться сексуальной свободой.
Александер строит свою работу с помощью большого набора источников: мемуаров, архивов правительственных заседаний и допросов, советских пропагандистских брошюр и неопубликованных исследований. Это делает книгу достаточно многослойной и убедительной — за счет постоянного пересечения официальной риторики и личных свидетельств, живой детали и политического контекста. Такой подход позволяет не просто восстановить ход событий, но и показать, как формировались представления о норме, вине и свободе в условиях идеологического давления.
При этом историк пользуется приемами художественной прозы: он приписывает героям мысли и реплики, а протоколы правительственных заседаний превращает в драматические зарисовки. Это одна из важных ключевых особенностей книги, которая способна как увлечь, так и оттолкнуть.
Автор прямо проговаривает, что для большей наглядности будет превращать сухие отчеты и воспоминания в «оживленные» сцены, но такое решение местами выглядит спорно — хотя каждый раз его использование оговаривается сноской. Используя архивные материалы и другие источники, Александер местами уходит в жанр документального романа, и «Секс был» начинает балансировать где-то на грани научно-популярной прозы и докупрозы в духе Бенджамина Лабатута.
В «Закрытых» этот прием уже появлялся — там он усиливал ощущение тревоги, которое испытывали представители ЛГБТК-сообщества. В «Секс был» художественные вставки вроде бы нужны для той же цели — эмоционально вовлечь, дать голос тем, кто его не имел, — но порой придают тексту излишний мелодраматизм. Вопрос о допустимости описания мыслей и реплик реальных людей в жанре, претендующем на научность, остается открытым — и лежит в итоге на совести автора.
Отправной точкой для рассказа Александера о сексе в советский период служит знаменитая цитата участницы телемоста «Ленинград — Бостон» 1986 года Людмилы Ивановой, которая заявила: «Секса в СССР нет, у нас есть только любовь». Этим же эпизодом книга завершается. Первая часть фразы, ставшая мемом, красноречиво показывает итоги борьбы советской власти с дискуссией о сексе. Итоги этой борьбы ощутимы до сих пор, даже если оставить за скобками современные попытки государства залезть к гражданам в постель.
Как показывают истории о сексуализированном насилии, широко обсуждаемые в медиа, без секспросвета мужчины поздно узнают о концепции активного согласия (если узнают вообще) и с трудом понимают, что взрослый человек, например, не должен заниматься сексом с подростком. Винить в таком положении вещей исключительно советскую систему было бы неверно, но и не увидеть эту связь трудно.
«Секс был» — книга неровная, местами спорная по форме, но важная по содержанию. Это не только рассказ о замалчиваниях и репрессиях, но и попытка зафиксировать, как легко общество может лишиться права на знание и телесную свободу — и как дорого это незнание обходится. А значит, говорить об этом стоит — даже если говорить приходится шепотом.
Семен Владимиров